Евгений Спехов, журналист

Мишка

Каждое утро Мишка делает один рейс — до районного центра и обратно. Третий месяц подряд ровно в восемь он подгоняет свой автобус к барачному зданию управления треста и дает сигнал. Неизменно диспетчер высовывается из окна и грозит ему телефонной трубкой, продолжая кого-то распекать. В ответ Мишка строит гримасу и глушит мотор: еще пройдет не меньше часа, пока диспетчер вручит путевку.
В этот час Мишка любит покопаться в машине. Он обходит автобус, гулко бьет каблуком в колеса, хмурится, осматривая губастую шину, иссеченную дорогой, и молча обещает машине вырвать у механика пару новых покрышек.
Капот Мишка поднимает с трепетным волнением, словно открывает таинственную дверь. Он забирается под капот с головой, и снаружи торчат лишь короткие кривые ноги в стоптанных башмаках. Слышится бормотание. Это Мишка грубовато-ворчливым тоном разговаривает с автобусом. Так бы он говорил с другом.
Правда, случается в ненастье осклизнет дорога, и автобус буксует, обиженно ворча, тогда Мишка вслух обзывает его «колымагой», «гробом» и грозится сдать в металлолом.
Но отзовись кто-нибудь из пассажиров неодобрительно о машине, Мишка вспыхнет, как порох, и обругает себя:
— Балда! Насадил мешочников...
Все, кто не понимает толк в машинах, несомненно, принадлежат к разряду «пижонов» и «мешочников». Последних Мишка просто ненавидит...
Около приземистой кирпичной бани с крохотными окнами всегда толпятся люди, дожидаясь машины до райцентра. Одних ждут в Нижней Туре дела, другие едут на работу до Валерьяновского или торопятся на станцию, к поезду.
Ему нравятся и шумливые командировочные, и плечистые, коричневые от загара парни-бетонщики, его сверстники, и вездесущие мальчишки, истинные ценители машин. На вопрос: «Откуда?» — все коротко бросают: «Со стройки!» И это звучит, как пароль. Мишка садит их безропотно. Он любит стройку...
И только толстых, всегда чем-то недовольных торговок с базара — не выносит. Они сидят на своих мешках, как наседки, и всю дорогу тараторят о выручке и базарных ценах. Мишка обычно не выдерживает. Он любит разговоры о процентах, бетоне, о новых машинах, о комбинате, который они строят. Но о базарах?!.. Он останавливает машину. И хотя автобус бесплатный, собирает деньги. Завтра Мишка сдаст деньги диспетчеру. Тот станет чертыхаться, так как деньги, собранные шофером, касса не принимает.
Так было всегда. Так было и сегодня...
— Шаляпин! В рейс! — слышится голос диспетчера.
Почему он называет Мишку Шаляпиным, остается тайной. Фамилия у шофера — Пехота.
Мишка захлопывает капот. Потом достает из-под сиденья потертую кожаную куртку и набрасывает на плечи. По его глубокому убеждению, каждый мало-мальски уважающий себя шофер должен иметь «кожанку».
— Значит, в Туру? Середина недели... Одни мешочники! Хы!... Маршрутик...
Машина плавно трогается с места, и, проехав несколько сот метров, останавливается у бани. «Так и есть. Нет деловых людей», — грустит Мишка, оглядывая толпу. Он морщится и демонстративно отворачивается от двери...
За рабочим поселком, где дорога петляет по увалам с густыми липами, Мишка резко тормозит автобус. Охнув, люди подаются вперед. На пол шлепается чей-то мешок.
— Ну... — Мишка поворачивается лицом к пассажирам. Шелестят бумажники. Притворные вздохи. Мишка идет между креслами и зло пинает мешки:
— Чей? Гони полтинник, тетка... Большой — твой?
— Ну, мой...
— Рубль.
— Накося-гликося, рубль... Побойся бога!
— Хы! Нашла адвоката... Бог! Поди, вчера не вспомнила, как бражкой торговала. Ой, попадешься, бабка...
— Типун тебе на язык... Господи!..— крестится старуха.
Мишка не слышит и не видит. Он презрительно топчет мешки с семечками, пробираясь к задним сиденьям.
— А это чей?
— Мой, товарищ водитель! — отзывается смуглая невысокая девушка в спортивном костюме. Она дружелюбно смотрит на шофера и чуть улыбается уголками губ. А глаза у нее синие-синие...
— И ты... — Мишка с удивлением смотрит на девушку и не может понять, как можно с такими синими глазами торговать семечками.
— Да что вы подумали, товарищ водитель? Я в отпуск. Сколько?
— В отпуск? — Мишка широко улыбается. У него даже подрагивают мочки ушей. — Так в отпуск? Хы!.. Сколько. Не на базар же — в отпуск. Сколько!.. Ну и чудная, а не соображает...
Он садится за баранку, смеется: «Хы! Сколько... Ну и чудная...» Голова его вздрагивает, и короткая челка, срезанная наискось, спадает на лоб.
Машина набирает скорость. Лес вдоль дороги сливается в желто-зеленый частокол. Мелькают вкрапинки кумачевого осинника. Мишке кажется, что за деревьями ходят девушки в красных косынках...
Он веселеет, перебрасывается шутками с пассажирами. Изредка резко поворачивается и по-приятельски подмигивает девушке:
— С ветерком?.. Успевай считать на деревьях листья...
— Не балуй, шаромыжник, — ворчит старуха и опять осеняет себя крестом. А Мишка все внимание — на дорогу. Обогнав грохочущий самосвал, он высовывается из окна и радостно кричит:
— Эй, Уралзил! Мелко бродишь!..
В Валерьяновском, что на пути в райцентр, в автобус садится новый пассажир! На нем темный плащ, лицо вытянуто, как тыква. В руках авоська и резной сундучок с висячим замком. Пассажир небрежно разваливается на сиденье для кондуктора и достает папиросы.
— Беломор наш, свердловский?—спрашивает Мишка. Тот кивает головой. Они закуривают.
Шалый ветер бросает в окна резные листья рябины, прихваченные зарей. Они бьются о стекла, как мотыльки, и срываются под колеса. Подхваченные вихрем они некоторое время несутся за автобусом, сталкиваются и успокоенные опускаются на дорогу...
Мишка бегло оглядывает пассажира. Он его знает, но забыл, как звать.
— В Туру?
— Ну...
— Жениться, что ли?.. Сундук у тебя важный.
— Нет.
— Хы! Говорят, поздно жениться все равно, что свадьба без гармошки, — Мишка смеется. Оживляются пассажиры. Парень хмурится, но шофер не замечает.
— Ты где сейчас?
— Так... электрик...
— Ты же каменщиком был.
— Ушел, заработок не тот...
— Каменщиком-то? Это ты брось, вот мы, шофера, — другое дело. К примеру, я — Пехота, второй класс... Восемьдесят рублей... Не шибко?.. А-а... — Мишка смачно плюет сквозь зубы. — Дело не в' деньгах, а в удовольствии работать. Верно?
— Ну...
— Я год промантулил лесорубом. Смену отстукаешь — пять рубликов. А затосковал... Услышу сигнал — все в душе переворачивается. Посадили на машину, так из гаража боялся уйти. Все казалось — отнимут. Хы! Не скажи... Тут дело не в деньгах... Постой, ты же с нами дорогу на Качканар рубил?.. Зовут... вот забыл...
— Зовут — Зовутком, а величают — Обутком, — мрачно пошутил парень.
— Да нет... Вспомнил. Игнат?
— Ну...
— Ив палатках жил?
— Было дело...
— Ты с первого дня на Качканаре?
— В августе пятьдесят седьмого завербовался.
— Вон как. Я — с первого. Как узнал, что к руде подбираются, агитнул ребят на Косье, тут рядом, — и сюда, на Качканар.
Теперь Мишка ведет машину небыстро, ровно. Ему хочется вспомнить особенно близкое и дорогое. Вон девчонка — та ловит каждое слово. Интересно.
Девушка смело шагает через мешки и подсаживается на краешек сиденья за спиной шофера.
— И вы, товарищ водитель, в палатке жили?
— Вот чудная. Где еще... Домов же не было. Тайга да болото...
— Гниль, мошкара, — зло замечает Игнат.
— И комары были. Точно. Утром проснешься — они на брезенте сидят, распухли от крови, и улететь не могут...
— Ой! Жуть какая...
— Попили кровушки, — бросает владелец сундука.
— А пожар помнишь? — спрашивает Мишка.
— Еще бы. У меня костюм сгорел... Девяносто рублей платил...
— Девяносто? — Мишка смеется. Утирая кулаком .выступившие слезы, обращается к девушке. — Видала чудака? Девяносто... Я чуть совсем не сгорел. Месяц по больничному ходил...
— Расскажите! — просит девушка.
— Да смех один, а не пожар. Спим, понимаешь. Холодно. Ноябрь уже. Одеяла, телогрейки — все на себя. Утром слышу крик: «Мишка! Пожар!» Я — шасть! И голову не подниму. Схватился за волосы. Батюшки! Примерзли!.. «Сережка! — кричу. — Давай нож!» Серега, дружок мой, шарит, в темноте не найдет. Попался топор. Отхватил полчелки. Смех! Потом пятнадцать километров топал з парикмахерскую... Срамота...
На минуту он умолкает, объезжая рытвину.
— А дальше?
— Дальше? Сгорело восемь палаток... Был у нас один... Палатки горят, а он упал на коленки, крестится. Дело не шутейное, а нам смешно...
— Не богохульствуй, Мишка, — строго говорит старуха. — Видно, святой человек был.
— Ага... Потом его не стало. Говорят — умом тронулся... Вот так... Первый день, как пришли, собрал нас начальник вокруг себя. «У кого топоры и пилы — шаг вперед!» Дали задание — рубить лес. Работали неделю. На Косью ходить далеко. Срубили шалаш, да так и спали у реки. Потом приехал начальник отдела кадров, сел на пенек: «Подходи, ребята, оформляться». В паспорте поставил штамп: «Принят — 27 мая 1957 года». Так вот и пошло... А теперь — видала? Город! Тут, брат, песни петь надо...
— Хорошо! — мечтательно вздыхает девушка. — А я год на стройке. Так жалко...
— Немного потеряла, — усмехается Игнат.
— Чего немного? Обидно, конечно. И я бы позавидовал, — говорит Мишка.
— Нашел чему...
— Позавидовал бы. Понял?
— Ладно, завидуй! Завидуй! — Игнат раздражается. Он почти кричит. — А я плевал на стройку. Ты это понял? Энтузиасты...
— Ну, ты — деятель...
— Понял, говорю? Три года вкалывал, как верблюд. Ревматизм нажил. С меня хватит. Я — фьють, романтики... — он хохочет. Недоуменно глядит девушка то на Игната, то на шофера. Она замечает, как казанки рук у Мишки белеют, словно кто коснулся их мелом. Он стискивает зубы и смотрит вперед. Дорога уходит к горизонту, теряется в облаках. И Мишка вдруг с сожалением думает, что до города еще не близко...
Пассажиры лениво переговариваются. Молчит Мишка, молчит и девушка, бросая косые взгляды на Игната. Тот дремлет, опершись на спинку сиденья. Когда сильно встряхивает, он испуганно открывает глаза и осматривается по сторонам.
Машина всей силой мотора рвется вперед. Из-под колес летит шлак...
...Через час автобус громыхает по мосту. А за мостом — вокзал. Все покидают машину и мельком глядят на Игната. Один Мишка закрывает глаза и опускает голову на грудь. Его узловатые руки с трещинами на ногтях неподвижно лежат на баранке. Лишь подрагивают кончики пальцев...
Игнат долго роется в бумажнике. Девушка следит за его цепкими пальцами. Они неторопливо вытягивают трехрублевую бумажку и протягивают шоферу.
— Не дуйся, выпей за мое здоровье... Резной сундук летит в открытые двери.
— Я за погибель твою выпью! Мешочник! Крыса!
Сундук застревает. Мишка выпинывает его каблуком. Игнат выпрыгивает следом. Мишку бьет дрожь.
— Спасибо, спасибо, Миша! — девушка жмет ему руку выше локтя и с нежностью смотрит в его зеленоватые глаза...
Мишка опускает стекло и расстроенный глядит ей вслед. Потом он рывком закрывает дверь и ладонью вытирает с лица пот. Ему очень хочется остаться наедине со своими мыслями, неожиданно спутанными и смятыми...
Но у вокзала ждут пассажиры. На плечах у них рюкзаки, лица юные и обветренные. На стройку едут добровольцы.
Мишка открывает окна, снимает «кожанку», намотав ее на кулак, выметает из автобуса сор.

<<Назад Далее>>